Биография. Тимофей иванович кирпичников - самое интересное в блогах Первый солдат революции тимофей кирпичников

, в рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами , посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии - профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции - сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный старшему унтер-офицеру лейб-гвардии Волынского полка Т.И. Кирпичникову, которому довелось сыграть весьма заметную роль в трагических событиях Февраля 1917-го.

Тимофей Иванович Кирпичников родился в 1892 г. Вопреки расхожему мифу о том, что он был студентом и даже сыном профессора, Кирпичников происходил из простой крестьянской старообрядческой семьи, проживавшей в деревне Дмитровка Саранского уезда Пензенской губернии. Оказала или нет влияние на участие в революции принадлежность к старообрядчеству, сказать трудно, но факт остается фактом - « первый солдат революции» был старообрядцем. Получив азы образования в народной школе, Кирпичников, по некоторым данным, работал кочегаром на одной из железных дорог, а по достижении призывного возраста, еще до начала Первой мировой войны, оказался в действующей армии. Если верить сообщениям революционных газет, Кирпичников во время войны был участником боевых действий на австрийском фронте, где получил ранение в руку, а затем, после лечения в госпитале, был направлен в запасные части, стоявшие в Петрограде. На этом, к сожалению, скудные сведения о дореволюционной биографии Кирпичникова и заканчиваются.

Начало Февральской революции застало 25-летнего Тимофея Кирпичникова старшим фельдфебелем учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка, расквартированного в столице Империи - Петрограде. 27 февраля 1917 года в 5 часов утра Кирпичников по личной инициативе поднял подчиненных ему солдат, вооружил их и выстроил до прихода начальства, твердо решив дать отпор командиру батальона. За день до этого, солдаты под командованием своего командира штабс-капитана Лашкевича, были выведены в город в связи с начавшимися в столице беспорядками.

Позже Кирпичников так рассказывал об этих событиях. Утром 24 февраля взвод учебной команды под его началом был послан на Знаменскую площадь (ныне - площадь Восстания) с задачей рассеять толпу: «Публика окружила нас сзади, идущие на нас кричат: "Солдатики, не стреляйте". Я сказал: - "Не бойтесь, стрелять не будем". - Толпа людей с красными флагами приблизилась к нам. Я в то время, что называется, обалдел. Думаю: "стрелять - погиб, не стрелять - погиб". Офицер стоял здесь. Я подхожу к нему и говорю: "Они идут, хлеба просят, пройдут и разойдутся". Он взглянул на меня, улыбнулся и ничего не сказал. Он стоит, ничего не говорит, и жестом показывает - проходить - говорит: "Проходи, проходи"». Толпа прошла - обогнула нас по обеим сторонам, и остановилась около памятника [Императору Александру III]. Проходя кричали: "Ура, молодцы солдатики". Там говорили ораторы: что говорили не слышно было. Пробыли мы там до 6 ч. вечера» .

На следующий день картина практически в точности повторилась. А когда стало известно, что для наведения порядка в городе учебную команду Волынского полка поведет сам командир - штабс-капитан Лашкевич, Кирпичников, понявший, что на этот раз стрельбы избежать не удастся, стал подговаривать солдат не стрелять. Однако с первого раза ему не удалось организовать солдат, и 26 февраля волынцы снова были выведены своим командиром, на этот раз на Невский проспект. «Я в толпе отстал, пошел за дозором, - вспоминал Кирпичников. - Подхожу и говорю: "Настает гроза. Цельная беда - что будем делать?". Солдаты говорят: "Действительно беда - так и так погибать будем". Я сказал: "Помните, если заставят стрелять, - стреляйте вверх. Не исполнить приказа нельзя - можно погибнуть. А Бог бы дал вернуться сегодня вечером в казармы, там решим свою участь"» . В итоге, большинство волынцев в тот день сознательно стреляли мимо цели.

По возвращении в казармы, Кирпичников ночью подговорил взводных отказаться от участия в подавлении революционного бунта. «Я (...) попросил к себе младшего унтер-офицера Михаила Маркова. Спросил его, согласен ли он завтра не идти, - вспоминал Кирпичников. - Он говорит: "Согласен". Я приказал ему собрать всех взводных командиров. Взводные командиры сошлись. (...) Я заявляю: "Победить или умереть. Думаю - умереть с честью лучше. Отцы, матери, сестры, братья, невесты просят хлеба. Мы их будем бить? Вы видели кровь, которая лилась по улицам? Я предлагаю завтра не идти. Я лично - не хочу". Взводные заявили: "Мы от тебя не отстанем. Делай, что хочешь". Поцеловал я их всех и сказал: "Останемся друзьями. Не выдадим один другого и живым в руки не даваться. Смерть страшна сейчас только. Убьют - не будешь знать, что делается". Взводные согласились, конечно. Дежурного просил созвать всех отделенных. Те явились полураздетые (...)."Вы, близкие помощники. Мы, взводные командиры, решили не идти завтра стрелять". Те заявили единогласно: "Согласны, только твою команду и будем исполнять". Взводным и отделенным я опять заявил: "Завтра не идем. Исполнять мою команду и смотреть только, что я буду делать". Решили все: вставать завтра не в 6 часов, а в пять».

Прибывший утром в расположение части штабс-капитан И.С.Лашкевич попытался воздействовать на солдат, отказавшихся подавлять волнения в столице, но безуспешно. Изгнанный солдатами из казармы, Лашкевич был убит выстрелом в спину. После этого восставшая учебная команда с оружием в руках двинулась к резервному батальону своего полка и увлекла его за собой. Кирпичников на этом не остановился и повел солдат дальше - поднимать соседние полки, в результате чего через несколько часов на улицы столицы были выведены тысячи вооруженных солдат, присоединившихся к революции. В течение дня к вооруженному мятежу присоединились и другие части Петроградского гарнизона, что в конечном итоге привело к свержению монархии и к победе революции. При этом из показаний Кирпичникова следует, что столкнувшись на Литейном проспекте с группой солдат гвардейского Семеновского полка под командованием трех прапорщиков, которые пытались оказать сопротивление, он и его подопечные расстреляли офицеров из револьверов.

На короткое время Тимофей Кирпичников сделался героем революции. Его называли «первым солдатом революции», «первым героем восстания», «героем, поднявшим войска против царского строя». Газеты брали у Кирпичникова интервью и публиковали его фотографии, сопровождая их рассказами о совершенных «подвигах». Временное правительство произвело зачинщика беспорядков в Петроградском гарнизоне в чин подпрапорщика и наградило Георгиевским крестом 4-й степени «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, [он] первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и (...) примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона...» . Почетную боевую награду лично вручил революционеру Кирпичникову главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал Л.Г.Корнилов.

Впрочем, говоря о роли Тимофея Кирпичникова в февральских событиях, необходимо учитывать, что не один он был виновником массового перехода солдат на сторону революции. Когда по горячим следам было проведено расследование на предмет того, кто первый вывел Волынский полк на улицы Петрограда и повел его на поддержку революции, выяснилось, что на эту роль претендуют сразу... семь солдат. А опрос, проведенный среди примкнувших к революции офицеров, дал еще шесть имен... Таким образом, есть все основания считать, что Кирпичников был лишь одним из руководителей солдатских масс, действовавшим вместе со старшими унтер-офицерами В.Козловым и Ф.Конниковым, младшими унтерами М.Марковым, И.Дреничевым, М.Бродниковым и другими солдатскими командирами (всего более четырех десятков имен!). Но то, что он выделялся на фоне других своих революционно-настроенных сослуживцев, не подлежит сомнению. «Неизвестно, как развивались бы дальнейшие события. Возможно, с утра 27 февраля никаких волнений не было бы и вовсе, но свое веское слово решил сказать Тимофей Иванович Кирпичников» , - замечает современный автор В.А.Брюханов.

Историки до сих пор спорят о том, кто же убил штабс-капитана Лашкевича. По «официальной» версии, этот «подвиг» совершил лично Кирпичников, однако есть и другие мнения. Дело в том, что в дошедших до нас воспоминаниях об этом трагическом событии указываются разные имена убийц офицера (или не называются вовсе). Да и сам Кирпичников в своих интервью и воспоминаниях ни словом о своей роли в убийстве офицера не обмолвился. Точно известно лишь одно - вслед спешно уходящему офицеру кто-то выстрелили из окна казармы в спину. Одни называли убийцей Лашкевича Кирпичникова, другие - рядового Соколова, третьи - унтер-офицера Козлова, четвертые - унтера Маркова и ефрейтора Орлова. Но, как бы то ни было, вина Кирпичникова в случавшейся трагедии очевидна, вопрос лишь в ее степени. Как отмечает историк революции А.Б.Николаев, «лично Кирпичников не убивал своего командира, но именно он разработал план восстания, одним из пунктов которого было убийство Лашкевича, он же принимал участие в назначении солдат для осуществления этого убийства. (...) Напомним и то, что Кирпичников был одним из убийц трех прапорщиков-семеновцев на Литейном пр. во второй половине дня 27 февраля» .

Моментально вознесенный на вершину славы в весенние дни 1917 года, Тимофей Кирпичников также стремительно сошел с исторической сцены. О дальнейшей его биографии известно следующее: в дни Апрельского политического кризиса он, по некоторым сведениям, вывел Волынский полк для поддержки Временного правительства, в мае 1917-го был произведен в офицерский чин прапорщика, требовал от властей наведения порядка и борьбы с анархией, а после Октябрьской революции решительно выступил против большевиков. Кирпичников пытался обеспечить поддержку походу Керенского - Краснова на Петроград, в 1918-м участвовал в столкновениях с красногвардейцами, был ненадолго арестован, а затем демобилизован.

Перебравшись на Дон, Кирпичников рассчитывал продолжить борьбу с большевиками, но судьба распорядилась иначе - «первый солдат революции» был расстрелян белыми в 1919 году. «Судьбе было угодно, чтобы прапорщик Кирпичников встретился с полковником Кутеповым, - вспоминал генерал Б.А.Штейфон. - Нетрудно представить, с каким чувством переживал Александр Павлович эту встречу... (...) С началом революции Кирпичников был объявлен "героем революции" (...) Весь этот долго длившийся ужас производил на офицеров кошмарное впечатление. (...) "Уведите прапорщика", - приказал Александр Павлович адъютанту. Через несколько минут во дворе раздались выстрелы...»

Подготовил Андрей Иванов , доктор исторических наук

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Кирпичников Тимофей Иванович (1892 - конец 1917 или начало 1918) - деятель Февральской революции 1917 года в России.

Биография

Родился в крестьянской семье в Саранском уезде Пензенской губернии в 1892 году. Учился в народной школе . В армию призван до начала войны в связи с достижением призывного возраста.

Служил в Петрограде старшим фельдфебелем учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка , старшим унтер-офицером . Утром 27 февраля 1917 года в 5 часов утра поднял подчинённых ему солдат, вооружил и построил до прихода начальства. Накануне днём их командир штабс-капитан Лашкевич по приказу командующего Петроградским военным округом С. С. Хабалова водил команду в город: в столице произошли беспорядки, сопровождавшиеся насилиями и посягательствами на жизнь воинских и полицейских чинов. Ночью Тимофей Кирпичников подговорил своих помощников, «взводных», отказаться от участия в подавлении беспорядков. Придя в расположение части, Лашкевич встретил сопротивление подчинённых, пытался бежать и был застрелен.

Восставшая учебная команда с оружием в руках двинулась к резервному батальону своего полка и увлекла его за собой. Потом Тимофей Кирпичников повёл солдат дальше - поднимать соседние полки. Преодолевая сопротивление часовых и офицеров, они смогли в течение нескольких часов вывести на улицы многие тысячи вооружённых людей. В какой-то момент сам Кирпичников перестал контролировать действия толпы, которая произвольно открывала огонь, штурмовала занятые жандармерией объекты и в конце концов побудила государственные учреждения, включая правительство, свернуть свою деятельность, а позже и вовсе разбежаться. В течение дня к вооружённому мятежу присоединились другие части Петроградского гарнизона , что в конечном итоге привело к свержению монархии и к победе революции.

В апреле 1917 года во время бурных выступлений против Временного правительства организовал солдатскую демонстрацию в его поддержку. Это привело к падению авторитета Кирпичникова, быстро сошедшего с политической арены.

25 октября 1917 года, во время антибольшевистского похода генерала П. Н. Краснова на Петроград , Кирпичников попытался вновь поднять бунт среди солдат гарнизона, на сей раз против новой власти. Однако восстание юнкерских училищ не вызвало откликов среди солдат - план сорвался.

В ноябре Кирпичников смог сбежать из столицы на Дон, где попытался примкнуть к формируемой генералом Л. Г. Корниловым Добровольческой армии . На своё несчастье, обратился к полковнику А. П. Кутепову , одному из последних защитников самодержавия в Петрограде 27 февраля 1917 года. Между ними состоялся разговор, зафиксированный А. П. Кутеповым в воспоминаниях:

Однажды ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками «за свободу народа», которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что делал, офицер рассказал мне, что был одним из первых «борцов за свободу народа» и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я и, когда наряд пришёл, приказал немедленно расстрелять этого «борца за свободу».

По приказу Кутепова Кирпичников был расстрелян.

Напишите отзыв о статье "Кирпичников, Тимофей Иванович"

Примечания

Источник

• по книге:
  • В. А. Брюханов. Заговор графа Милорадовича. Москва, 2004.

Отрывок, характеризующий Кирпичников, Тимофей Иванович

«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c"etait avant derienier representant du grand siecle, et qu"a present c"est son tour; mais qu"il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j"ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c"est la qualite que j"estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu"y a joue le prince Basile, c"est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu"il est plus aise a un hameau de passer par le trou d"une aiguille, qu"il ne l"est a un riche d"entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n"aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d"etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l"ouvrage que vous m"envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu"au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d"autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s"occuper d"une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d"aucun fruit. Je n"ai jamais pu comprendre la passion qu"ont certaines personnes de s"embrouiller l"entendement, en s"attachant a des livres mystiques, qui n"elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d"exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l"Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l"Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d"essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu"il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m"a pas parle du pretendant, mais il m"a dit seulement qu"il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m"impose jamais les devoirs d"epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m"inquieter de l"examen de mes sentiments a l"egard de celui qu"il me donnera pour epoux. J"ai recu une lettre de mon frere, qui m"annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu"il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d"une scene dechirante… C"etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l"armee… Il fallait voir l"etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l"humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l"amour et le pardon des offenses, et qu"elle fait consister son plus grand merite dans l"art de s"entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.

За нее Тимофея Кирпичникова и расстреляли. Без суда и следствия...

...«Прекра-а-асно, прекра-а-асно», - растягивая слова и не глядя на посетителя, довольно молодого подпрапорщика, произнес полковник Александр Кутепов. Все знали: так он говорит, когда сильно возбужден, даже взбешен. «Наряд! Уведите прапорщика», - коротко приказал полковник вбежавшему адъютанту. Посетитель тоже заволновался, побледнел: «Почему вы меня задерживаете?». «Сейчас увидите», - бросил Кутепов и подал сигнал прибывшему наряду: «Расстрелять!». Офицера вывели на улицу, и через мгновение там раздались выстрелы. Нестройный залп все и решил...

Так закончил свои дни на земле «первый солдат революции» Тимофей Иванович Кирпичников. Сейчас уже никто не может назвать точную дату, когда это произошло почти 95 лет назад на Дону. Но знать это надо. Хотя бы в день очередной годовщины так называемой Великой Октябрьской социалистической революции, с последствиями которой собирался бороться расстрелянный. Он был одним из первых ее знаменитых, но теперь полузабытых «детей», кого она сожрала...

И казалось бы - парадокс. Офицер, будущий белогвардеец расстреливает другого офицера. Да еще и за то, что тот хочет бороться с «заговорщиками, захватившими власть в Петрограде», с будущими «красными». Однако никакого парадокса тут нет. Полковник Кутепов расстреливал прапорщика Кирпичникова как предателя. Того дела, в которое верил сам и которому потом отдал всю жизнь. А в народе в таких случаях говорят привычно: собаке - собачья смерть...

Заочно Кутепов и Кирпичников познакомились еще в феврале 1917 года. Во время, когда император Николай II записал в дневник «Кругом измена и трусость, и обман!». В тот же день, 2 (15) марта 1917 года, государь отрекся от престола. А по всей его бывшей империи начали расходиться открытки с изображением «первого солдата революции» - довольно туповатого на вид молодого унтер-офицера с Георгиевским крестом 4-й степени на груди. Это был Кирпичников. И попадись ему Кутепов в то время, может быть, все обернулось бы иначе - с точностью до наоборот: расстреляли бы без суда и следствия Кутепова...

Но не судьба. Александр Кутепов еще станет генералом от инфантерии (то есть полным генералом). Белым. И войдет в историю как один из самых рьяных сторонников восстановления монархии в России. Он выведет из России остатки разбитых белых армий генерала Петра Врангеля и на турецком острове Галлиполи даже какое-то время будет существовать странная «страна Кутепия», где бывшие белогвардейцы будут пытаться сохранить и воинскую честь, и человеческое достоинство беглецов, и порядки той России, которая их отвергла. Потом генерал Кутепов возглавит Русский Общевоинский Союз (РОВС), в 1930 году будет тайно похищен чекистами прямо в Париже и умрет по пути из Марселя в Новороссийск прямо в трюме перевозившего его советского парохода. По одним данным от передоза морфия, которым генерала накачали при похищении доблестные выученики Феликса Дзержинского...

Такие открытки раздавали в 1917 году. «Первый солдат революции» Тимофей Кирпичников...

А в феврале 1917-го, прибыв прямиком с фронта, полковник Кутепов находился в краткосрочном отпуске в Петрограде, где тогда восходила звезда унтер-офицера, старшего фельдфебеля из учебной части Лейб-гвардии Волынского полка Кирпичникова. В ночь на 27 февраля Кирпичников был среди тех, кто взбунтовался против своих командиров и застрелил начальника учебной команды запасного батальона полка штабс-капитана Ивана Лашкевича. Отказываясь идти на подавление рабочих волнений в городе, они тогда повязали свою судьбу намертво - будущей смертью. Рабочих за бунт при военном положении и солдат, не повинующихся приказам командиров, ждал и суд и, не исключено, расстрел. По законам военного времени, ибо шла Великая война...

Убийство штабс-капитана тогда приписали именно Кирпичникову, хотя сам он это отрицал и писал, что только приказал Лашкевичу выйти из коридора казармы. И тот «пошел во двор быстрыми шагами к батальону. Раздались выстрелы из окон. Лашкевич был убит». Эмигрантский поэт и романист Иван Лукаш передал потомкам и такие слова Кирпичникова: «Мы бросились к окнам, и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей!».

Но вряд ли - пулей случайной. Убийства офицеров были своеобразным кровавым знаком для неповиновения и последующего перехода взбунтовавшихся солдат на сторону революции. Как писал историк Григорий Катков, в то время, когда «здравый смысл был уже заменен в России фантастической логикой революционной риторики,.. самое революционизирующее действие на солдат и матросов оказывало именно убийство командира». Но вот о том, кто стрелял в офицеров, мнения расходятся. Одни исследователи и очевидцы утверждают, что стреляли свои же солдаты, натерпевшись унижений и даже зуботычин. Другие склонны верить в то, что стреляли провокаторы из подлинных закулисных организаторов бунтов, которые таким образом умышленно и целенаправленно «революционизировали» солдат, давая им надежду взбунтоваться и не идти на фронт...

Восставший Волынский полк Тимофея Кирпичникова

Во всяком случае, «золотоочкастый», «вот уж барин, кровь чужая, тело белое», как писал о нем в своем романе «Красное колесо» Александр Солженицын, потомственный дворянин Черниговской губернии, после ранения на фронте ставший командиром учебной части Волынского полка, в котором служил с 1911 года, штабс-капитан Лашкевич стал жертвой именно такого заговора мелких чинов, которых кто-то надоумил не выполнять приказы. В то раннее утро 27 февраля 1917 года он явился в часть и приказал собираться идти на улицы Петрограда - усмирять толпы.

И вот как описал в своих ставших известными еще в 1935 году рукописных мемуарах «Волынцы в февральские дни. Воспоминания» экс-рядовой Волынского полка Константин Пажетных: «Унтер-офицер Кирпичников прочитал нам приказ - завтра снова построить команду в 7 часов утра. В это время в темном отдаленном уголке казармы собрались восемнадцать человек - более активных рядовых, несколько взводных и отделенных командиров из нижних чинов, горячо обсуждали положение, и все восемнадцать бесповоротно решили: завтра повернем все по-своему! Наметили программу действий: команду построить не в 7 часов утра, как приказал штабс-капитан Лашкевич, а в 6 часов, за это время привлечь на свою сторону всю команду... Уже забрезжил свет, когда все восемнадцать тихо, в несколько минут, разошлись по местам. 27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать. Агитации почти не потребовалось. Распропагандированные солдаты как будто только и ждали этого, и все бойцы изъявили твердое согласие поддержать рабочих. «Смерть, так смерть, - говорили они. - Но в своих стрелять не будем». В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошел прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно присланный в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошел командир Лашкевич. Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие «Здорово, братцы!» грянуло «ура» - так мы раньше договорились. Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять раздается могучее и грозное «ура». Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку, твердо отвечает: «Ура» - это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!». Застучали приклады об асфальтовый пол казармы, затрещали затворы. «Уходи, пока цел!» - закричали солдаты. Лашкевич пробует кричать: «Смирно!». Его команды никто не слушает. Лашкевич просит восстановить порядок, чтобы зачитать полученную через генерала Хабалова телеграмму «его величества Николая II», но это не оказало никакого воздействия на солдат. Потеряв надежду усмирить команду, Лашкевич и Колоколов выбежали в дверь. В коридоре они встретились с прапорщиком Воронцовым-Вельяминовым, и все трое обратились в бегство. Марков и Орлов быстро открыли форточку в окне, уставили винтовки, и, когда тройка офицеров поравнялась с окном, раздались два выстрела. Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк. Путь был свободен. Весь отряд под командой Кирпичникова вышел во двор. Залпом вверх сигнализировали тревогу. Освободили арестованных с гауптвахты. Немедля послали делегатов в ближайшие команды с предложением влиться в нашу восставшую часть. Первой без колебаний откликнулась рота эвакуированных в составе 1 000 человек и присоединилась к нам. Через короткое время влилась подготовительная учебная команда»...

Потом оказали неповиновение другие полки. Солдаты выходили на улицы с оружием, захватывали органы местной власти, полицейские участки, Дом предварительного заключения на Шпалерной (теперь СИЗО ФСБ), «Кресты», арсенал, выпускали уголовников. К концу дня восстал практически весь гарнизон, численность революционных солдат приблизилась к 70 тысячам. Это была уже непреодолимая для верных присяге частей сила...

Уличные бои в Петрограде

...«Уцепистые ловкачи» (так назвал революционеров все тот же Солженицын) знали, с чего надо начинать разрушение империи. С армии, которую надо было развалить, чтобы вывести Россию из войны и заставить подписать мир с Германией, задыхающейся от войны на два фронта, о пагубности которой предупреждал немецких генералов еще великий Отто фон Бисмарк. На развал русской армии в Берлине денег не жалели.

Когда отрекся Николай II и было сформировано так называемое Временное правительство, развал армии пошел семимильными шагами. Академик Игорь Шафаревич писал: «...Больше всего опасались «реакции» и главную опасность видели в армии. Поэтому первые месяцы после Февральской революции значительные усилия были направлены на ослабление армии, создание и там того же уровня анархии, который господствовал в столице. Первым (и имевшим громадные последствия) действием был так называемый «Приказ №1». В нем предписывалось каждой воинской части подчиняться выбранному ею комитету. Оружие предписывалось отдать под контроль этих комитетов и не выдавать его офицерам «даже по их требованию». Этот «приказ» означал конец всякой дисциплины в армии. Он был санкционирован Временным правительством и Петроградским Советом...».

Вторил ему и первый военный министр Временного правительства Александр Гучков: «В течение короткого времени в командном составе армии было произведено столько перемен, каких не было, кажется, никогда ни в одной армии». По разным данным, из армии было «вычищено» только от 120 до 150 боевых генералов. Всех офицеров было приказано именовать исключительно «господин» и воинское звание, «нижних чинов» - просто «солдатами», к которым офицеры должны были обращаться на «вы» и разрешать им состоять в политических организациях и участвовать в политических же мероприятиях. В митингах, например...

Александр Гучков лично приближал победу Владимира Ленина

Уже в апреле 1917 года «реформатор-демократ» Гучков ушел в отставку с поста военного министра. Но дело свое он сделал. Посол Франции в России Морис Палеолог в то время написал: «Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властителем России… в ожидании Ленина»...

И Ленин пришел. Уже через полгода...

А тогда, весной 1917 года лицом происходящих процессов стал Тимофей Кирпичников. Он мотался по Петрограду, поднимая солдатские и рабочие массы на «борьбу». И.о. заместителя обер-прокурора Святейшего Синода князь Николай Жевахов в своих воспоминаниях оставил портрет Кирпичникова: «...Я не видел человека более гнусного. Его бегающие по сторонам маленькие серые глаза, такие же, как у Милюкова, с выражением чего-то хищнического, его манера держать себя, когда, в увлечении своим рассказом, он принимал театральные позы, его безмерно наглый вид и развязность - все это производило до крайности гадливое впечатление, передать которого я не в силах…».

К тому времени он уже стал офицером - подпрапорщиком, награжденным Георгиевским крестом 4-й степени, который, по одним данным, ему нацепил лично командующий войсками Петроградского военного округа генерал Лавр Корнилов. Причем легенда гласит, что орден был на красной, а не на обычной черно-оранжевой - цвета «порохового дыма с пламенем», как тогда говорили - ленте. Как было сказано в наградном «уставе» к ордену, его вручили «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя и, несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции».

Генерала Лавра Корнилова Россия носила на руках...

Солженицын развенчивает этот факт, утверждая, что у полиции не могло быть никаких пулеметов. А будущий командир Русского Охранного Корпуса на Балканах в годы Второй мировой войны, русский генерал и генерал-лейтенант немецкого вермахта из харьковских евреев Борис Штейфон вообще утверждает, что Георгиевский крест Кирпичникову вручал не боевой генерал и будущая надежда Белого движения, а лично «душка» Александр Керенский, злейший враг Корнилова...

Но как бы то ни было, а новоявленный подпрапорщик Кирпичников чувствовал себя победителем. Более того, он повел себя как верный Временному правительству человек и офицер. Когда в апреле 1917 года власть начала уплывать из рук «временщиков», Кирпичников опять взбунтовал солдат, и те под его началом вышли на вооруженную демонстрацию под лозунгами верности правительству и предотвратили «апрельский кризис», разогнав политических претендентов на власть из разных левоэкстремистских партий, в том числе и большевистской.

Когда после 25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года и захвата власти большевиками Кирпичников опять захотел взбунтовать солдат и повести их в помощь восставшим юнкерам, чтобы соединиться с наступавшими на Петроград войсками генерала Петра Краснова, план сорвался. Окончательно разложенные большевистской пропагандой и обещанием мира солдаты не пошли за «первым солдатом революции», и он вынужден был бежать на Дон. На ту последнюю роковую встречу с полковником Кутеповым...

Полковник Александр Кутепов один из немногих, кто защищал власть в феврале 1917-го...

...А Кутепов помнил те страшные для него, верного присяге офицера, февральские дни. Тогдашний командующий Петроградским военным округом генерал Сергей Хабалов поручил ему собрать верных солдат для защиты власти и наведения порядка. Кутепов, как мог, предотвращал бунты, но потом его солдаты разбежались, а сам он стал «преступником». Его разыскивали революционные рабочие и матросы, и от расправы спасло чудо. Кутепов после вспоминал: «Машины остановились посреди Литейного проспекта, и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Затем, направив пулеметы на окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду. В это время в мою гостиную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты, чтобы убить меня. Попросив ее оставить меня одного в гостиной, я сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти. Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов пять, имела двое дверей - одни вели в ряд комнат, идущих вдоль Литейного проспекта, другие, обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было большое зеркало в стене, напротив вторых - также зеркало между окнами. Сидя в углу, я видел, как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках. Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидев, вероятно, в зеркалах только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня. Все в доме, как и я, были очень удивлены, что я не был арестован…».

После победы Февральской революции и своего чудесного спасения полковник Кутепов вернулся на фронт и с 27 апреля 1917 года командовал Лейб-гвардии Преображенским полком, который был одной из немногих частей, сохранявших боеспособность в условиях активной антивоенной агитации. За особое отличие в штыковом бою у деревни Мшаны, во время Тарнопольского прорыва 7 июля 1917 года, был представлен к ордену Святого Георгия 3-й степени, но не получил его из-за прихода к власти большевиков...

После октябрьского переворота Кутепов расформировал свой полк и отправился на Дон, где по приказу Лавра Корнилова и Антона Деникина начал формировать белую армию. И когда на Дону Кутепов встретил Кирпичникова, другого исхода у этой встречи и быть не могло. Полковник помнил, с чего и с кого все началось...

«Не угодно ли присесть на престол?». Карикатура 1917 года...

P.S. И раз мы уже заговорили о «собачьей смерти собак» - предателей и отступников от присяги на волне революционной похоти и вседозволенности, то уместно вспомнить, что плодами революции окончательно не попользовались и многие другие, кто стоял у ее истоков. И я не имею в виду «ленинскую гвардию», под корень вырубленную «самым верным ленинцем» Иосифом Сталиным. С этими и не могло быть иначе.

Речь идет о генералах, которые преступили присягу и предали императора. И то, что после они одумались, попытались исправить ситуацию и разогнать большевиков, только подчеркивает трагичность их жизни. В первую очередь это касается генерала Корнилова, который после Февральской революции сделал неплохую карьеру. В мае 1917 года он получил назначение командующим 8-й армией Юго-Западного фронта, 27 июня стал генералом от инфантерии, 7 июля - Главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта. В ночь на 19 июля 1917 года Временное правительство назначило генерала Корнилова Верховным Главнокомандующим. Но к тому времени Корнилов уже разочаровался в революции, считал власть Временного правительства гибельной для России и не мог терпеть развала армии.

А ведь солдаты из его полка сначала пели в своем полковом марше «За Россию и свободу»:

Мы былого не жалеем,
Царь нам - не кумир.
Лишь одну мечту лелеем -
Дать России мир...

Дали... После провала своего «мятежа» в августе 1917 года, ареста и бегства на Дон Корнилов организовал и возглавил Белое движение, но был убит 31 марта (по новому стилю 13 апреля) 1918 года. Фактически через год после возвысившей его революции. Шальной снаряд, неизвестно кем выпущенный, пробил стену его комнаты на ферме и взорвался под столом. Произошло это утром накануне решающего штурма Екатеринодара, занятого красными. Потом большевики нашли могилу генерала и поглумились над его останками. Вот оно, лицо большевистской революции: «Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось… С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом… Несколько человек оказались уже на дереве и стали поднимать труп… Но тут же веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела… После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки… Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его… Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю… Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти… В один день не удалось окончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами...».

Боевые соратники у могилы Лавра Корнилова...

Журналист Олег Слепынин напомнил как-то и о судьбе других генералов, принявших непосредственное участие в революции и в печальной судьбе императора Николая II. Начальник генерального штаба генерал Михаил Алексеев, предавший Государя в феврале 1917 года, надавивший на командующих фронтами высказаться за отречение Государя, умер от воспаления легких 8 октября 1918 года. Генерал Николай Рузский, задержавший Государя во Пскове и приложивший значительные личные усилия для отречения, принял лютую смерть в Пятигорске 19 октября 1918-го, когда был зверски зарублен «революционерами» в числе других заложников. А ведь и Алексеев, и Рузский тоже потом встали у истоков Белого движения...

Так проходит мирская слава. В холодную мерзлую землю...

15 марта 1917-го, в день отречения Государя от престола, пресеклась русская монархия

Не оставляет мысль, что в роковом Феврале каждому зримо был дан выбор, словно даже и руль корабля России дан был в руки, который можно было ещё и вывернуть и уберечь страну от надвигавшейся чудовищной бури.

«Кругом измена и трусость, и обман!» - записал в дневник Государь Николай Александрович 2 (15) марта 1917 года.

Давно завершились земные пути творцов тех февральских дней. Судьбы большинства нам, конечно, неведомы, иные невозвратно стёрты, но жизни некоторых почти как на ладони.

Первый солдат, первый офицер, первый генерал…

Митрополит Владимир (Богоявленский) за несколько минут до казни напомнил своим убийцам, что первым революционером был дьявол…

Первым солдатом революции Временное правительство назвало Тимофея Ивановича Кирпичникова.

В бурном феврале Кирпичников принимал участие в усмирении «мирных» революционных толп на Знаменской площади и отличился: забрал в толпе у кого-то бомбу. На этом его борьба с революцией и кончилась.

Конечно, Кирпичников уже был научен агитаторами: цари и все дворяне - кровопийцы, царица - немка и военные секреты выдаёт. Твёрдо знал: народ хлеба хочет и свободы, потому митингует. Офицеры же велят за это в народ стрелять, говорят, как же государству без порядка?

Старший унтер-офицер учебной роты запасного батальона Волынского полка Тимофей Кирпичников, фактический командир учебной команды в ночное время, в ночь на 27-е устроил вместе с другими унтерами и недавними заводскими сговор. Решили: утром откажемся, не пойдём «против народа»! Приказ же от самого Царя, тот прямо повелевает: «завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны…» По присяге, которая ежегодно, из поколения в поколение давалась Государю и как ступенька за ступенькой соединяла воедино глубокую древность Святой Руси и сегодняшний морозный февраль, приказ нельзя не выполнить.

Разрушить присягу - все равно что расколоть штыком ступеньку. Пропасть под ней почему-то не видна была.

Утром в казарму пришёл командир - штабс-капитан И.С. Лашкевич. Его убийство явилось ключевым моментом революции. Один из волынцев, по фамилии Пажетных оставил нам (лежало годы в архивах): «27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать… В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошёл прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно прибывший в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошёл командир Лашкевич. (Очки золотые, стёклышки неприятные!) Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие «здорово, братцы!» грянуло «ура» — так мы раньше договорились. (По уставу: «Здравия желаю, ваше благородие!») Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять снова раздается могучее и грозное «ура». Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку (штыком на офицера!), твердо отвечает: «Ура» — это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!»

Когда же Лашкевич, выбежав из казармы, пересекал плац, чтобы звонить в штаб и сообщить о бунте, в форточку (окна заклеены) грянуло несколько выстрелов. «Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк…»

Надо сказать, всё да не всё. Когда команда Кирпичникова вывалила за ворота, их догнал, уже переодетый - для безопасности - в солдатскую шинель «первый офицер революции» прапорщик Григорий Астахов.

Его слова: «Братцы! Я с вами!» - потом тиражировались на почтовых открытках Временного правительства.

Они выпускались даже в двух видах: Первый офицер революции в кресле, волосы прилизаны, погоны золотые и Первый офицер революции в полный рост, папаха на затылке.

К.И. Пажетных в своей рукописи указывает имена тех, кто стрелял и убил штабс-капитана И.С. Лашкевича (важнейший психологический момент мятежа). В некоторых источниках есть утверждение, что офицера лично убил Кирпичников. Но Иван Лукаш, поэт и в будущем эмигрантский исторический романист, в 1917-м записал и опубликовал рассказ «первого героя восстания Тимофея Кирпичникова». Лукаш передаёт так: «Мы бросились к окнам, и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей!» Историк Григорий Катков замечает по поводу последней фразы: «Когда писались эти строки, здравый смысл был уже заме-нён в России фантастической логикой революционной риторики». Катков завершает мысль: «Впоследствии офицеров редко убивали те солдаты, которыми они командовали. Вообще говоря, самое революционизирующее действие на солдат и матросов оказывало именно убийство командира».

Выстрел был - взрывом крошечного детонатора, вставленного в тротиловую шашку, заложенную в склад с аммонитом. Рвануло.

При замедленной съёмке это выглядит так: Кирпичников строем выводит команду из расположения роты. Шагают по Виленскому переулку к Невскому, разворачиваются (предупредили: впереди пулемёты), одно спасение - поднять соседние полки и остальные роты батальона. Всё рядом, всё в центре. И поднимают - где угрозой, где стрельбой. Штурмом берут Дом предварительного заключения на Шпалерной (теперь СИЗО ФСБ), «Кресты», захватывают Арсенал - десятки тысяч винтовок и револьверов прилепляются к рукам уголовников и рабочих.

Последним назад тоже хода нет: бастовать запрещено, по закону в военное время - расстрел. Начались убийства офицеров и полицейских, заполыхал Окружной суд…

К вечеру число солдат, «перешедших на строну народа» было уже под 70 тысяч.

Первый генерал революции Лавр Корнилов, командующий (со 2 марта) войсками Петроградского военного округа, наградил первого солдата революции Тимофея Кирпичникова Георгиевским крестом 4-й степени с формулировкой «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции». Об этом награждении А.И. Солженицын в «Красном колесе» замечает: «по уставу ордена пришлось сочинить, как атаковал полицейские пулемёты». Пулемётов у полиции не было. Чуть позже Корнилов произведёт героического солдата в подпрапорщики. Это уже много позже того, как революционный генерал арестует царскую семью - императрицу Александру Фёдоровну и пятерых детей.

Памятное заседание на Сенатской

27 февраля - понедельник. Накануне, в воскресенье 26-го в церквях на проповедях не прозвучало острасткой вразумляющее слово Церкви, город не оклеился никаким воззванием иерархов. Тогда все воззвания вбирались с огромной жадностью, как ныне, порой, вести из интернета. Но шанс был. В тот день состоялось заседание Священного Синода. «Памятное», как называет его князь Николай Жевахов, исполнявший должность товарища обер-прокурора Святейшего Синода. Князь Николай Давидович Жевахов (1874-1946) в своих замечательнейших «Воспоминаниях» рассказал: «С большим трудом я добрался до Сенатской Площади, к зданию Св.Синода. Из иерархов не все прибыли... Перед началом заседания, указав Синоду на происходящее, я предложил его первенствующему члену, митрополиту Киевскому Владимиру, выпустить воззвание к населению, с тем, чтобы таковое было не только прочитано в церквах, но и расклеено на улицах. Намечая содержание воззвания и подчеркивая, что оно должно избегать общих мест, а касаться конкретных событий момента и являться грозным предупреждением Церкви, влекущим, в случае ослушания, церковную кару, я добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим.

«Это всегда так, - ответил митрополит. - Когда мы не нужны, тогда нас не замечают: а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью».

Я знал, что митрополит Владимир был обижен своим переводом из Петербурга в Киев. Однако такое сведение личных счетов в этот момент опасности, угрожавшей, быть может, всей России, показалось мне чудовищным.

Я продолжал настаивать на своем предложении, но мои попытки успеха не имели, и предложение было отвергнуто….» Жевахов пишет, что католическая церковь сделала краткое обращение к свои чадам и «ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами».

Вскоре по российским епархиям пойдёт волна удаления ряда правящих архиереев по требованию духовенства и мирян, утверждавших своё желание на Свободных Епархиальных Съездах.

Механизм разрушения армии

В марте тайно и явно управляемая «стихия» вдруг преобразилась в подлинную анархию. Всякое управление исчезло. Собственно, этого и добивались истинные авторы революции. Самозвано созданные (в обоих случаях исток - масонские ложи) Временное правительство и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов реальной власти не имели. Оба эти центра, как показал И.Р. Шафаревич в работе «Политическое масонство в русской революции», «больше всего опасались “реакции” и главную опасность видели в армии. Поэтому первые месяцы после Февральской революции значительные усилия были направлены на ослабление армии, создание и там того же уровня анархии, который господствовал в столице. Первым (и имевшим громадные последствия) действием был так называемый “Приказ № 1”.

В нем предписывалось каждой воинской части подчиняться выбранному ею комитету. Оружие предписывалось отдать под контроль этих комитетов и не выдавать его офицерам “даже по их требованию”.

Этот “приказ” означал конец всякой дисциплины в армии. Он был санкционирован Временным правительством и Петроградским Советом, где руководящую роль играли масоны. Но и непосредственно текст его был написан видным масоном Соколовым…»

Приложением к этому новые власти провели чистку генералитета. И армия была разрушена.

За что белые расстреляли непримиримого борца с большевизмом, любимца Керенского и творца февральской победы

Вечером 26 февраля 1917 года Александр Керенский безжалостно констатировал: "Революция провалилась!" Но пришедшая ночь разрешилась великой неожиданностью. Революция, о которой никто не говорил и которую никто не ожидал, - свершилась!

Как? Почему? Откуда взялся народ на улице и по какому волшебному мановению вышел из казарм Волынский полк, сыгравший решающую роль?

Полк вывел царский унтер-офицер Тимофей Кирпичников, которого Керенский пафосно назовет "солдатом революции номер один".

Баловень судьбы, волшебно вознесенный революцией. И безжалостно ею раздавленный.

Восставшие солдаты Волынского полка идут с транспарантами к Таврическому Дворцу. 1 февраля 1917 года.

Если верить сообщениям тогдашних газет, Кирпичников воевал на австрийском фронте, был ранен в руку, после госпиталя оказался в запасных частях в Петрограде. Служил во второй роте Волынского полка. Не очень дружил с дисциплиной. Но, как понюхавший пороха, пользовался популярностью среди солдат.

В архивах обнаружено свидетельство волынца Пажетных о ключевом эпизоде февральских событий:

"27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисо-вал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать... В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошел прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно прибывший в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошел командир Лашкевич. (Очки золотые, стеклышки неприятные!) Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие "здорово, братцы!" грянуло "ура" - так мы раньше договорились. (По уставу: "Здравия желаю, ваше благородие!") Когда затихло "ура", Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять снова раздается могучее и грозное "ура". Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку (штыком на офицера!), твердо и с вызовом отвечает: "Ура" - это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!"

В следующее мгновение Кирпичников вырвал из кобуры пистолет и выстрелил в офицера.

Мы можем только предполагать, что творилось в душе унтера, нарушившего присягу. По законам военного времени он подлежал расстрелу. Наверное, именно поэтому так эмоциональна была его речь, обращенная к солдатам. Лозунги не надо придумывать, они у всех на слуху: бей офицеров, спасай революцию, царь кровопийца, царица немка!

В наэлектризованной атмосфере порыв подействовал. За Кирпичниковым пошли.

Так Волынский полк оказался на улице.

Дальнейшее плохо укладывается в картину героического эпоса, вскоре сочиненного. Как установлено, солдаты-волынцы поначалу и не помышляли о славе революционных первопроходцев. Убийство офицера Лашкевича произошло в двух кварталах от парламентской цитадели - Таврического дворца. И они шли в Думу сдаваться и просить снисхождения, страшась трибунала за убийство.

Но по дороге солдатская колонна обрастала толпой, начались первые революционные братания людей с ружьями и гражданских...

Надо отдать должное Керенскому, он среагировал мгновенно:

"Увидел солдат в окружении толпы манифестантов, выстроившихся на другой стороне улицы. Они несколько суетливо и нерешительно вставали в шеренги, чувствуя себя неуверенно без офицеров, в непривычной обстановке. Я наблюдал за ними несколько минут, а потом вдруг, как был, без шляпы, без пальто, в пиджаке, побежал через главный вход к солдатам, которых с надеждою так долго ждал... И вот мы пошли на "штурм" караульной. Оказалось, охраны там уже нет, разбежалась до нашего появления. Я объяснил какому-то унтер-офицеру, где расставлять часовых, и вернулся в большой думский зал, уже забитый депутатами, солдатами, штатскими... Помню, подписывая какие-то бумаги, я не удержался от смеха.

Чему смеетесь, Александр Федорович? - спросил один репортер. - Разве не знаете, что в данный момент вы всемогущи в России?

Что ж, приятно было это слышать".

"Какой-то унтер-офицер" - Тимофей Кирпичников. Что мы знаем о человеке, оказавшемся в эпицентре исторических событий и сыгравшем в них важнейшую роль?

Он родился в 1892 году. Деревня Дмитровка Саранского уезда Пензенской губернии, простая крестьянская семья, из старообрядцев... От традиций ли старой веры, унаследовавшей духовную мощь и пламя протопопа Аввакума, революционность Тимофея? Можно только предполагать. Освоив начала грамотности в народной школе, поработал паровозным кочегаром, достигши призывного возраста еще до начала Первой мировой войны, оказался в действующей армии...

К тому времени, когда судьба раненного на фронте унтер-офицера сделала головоломный разворот, ему было всего 25 лет. Столько же, сколько убитому им штабс-капитану Лашкевичу. О своей близкой гибели Кирпичников, конечно, не думает. Пока что он и его солдаты-волынцы, пришедшие в Таврический дворец днем 27 февраля 1917 года, объявляются "Армией Революции".

И вмиг преобразившийся Керенский, не мешкая, отправляет "армию" на освобождение сидевших под судом и следствием социалистов: тюрьма на Шпалерной всего в нескольких минутах пешего хода...

Наутро после революции Кирпичников проснулся знаменитым. Его портреты висели на заборах и выставлялись в витринах. Вчерашнего унтера пригласили в члены солдатского и рабочего Петросовета. Александр Федорович Керенский публично назвал его "солдатом революции номер один" и придумал для своего "протеже" революционную награду - русский Георгиевский крест на красном банте. А "первый генерал революции" Лавр Корнилов, командующий (со 2 марта) войсками Петроградского военного округа, лично вручая крест Тимофею, объявил о присвоении ему офицерского звания:

"За то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и, несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции".

Пулеметов у полиции не было: не полагались по штату. Революция сочиняла свои первые сказки. И создавала символы.

Может быть, самым ярким из них весной 1917 года стал Тимофей Кирпичников.

Его теперь видели во многих местах Петрограда: он продолжал активно поднимать солдатские и рабочие массы на "борьбу с врагами революции", вызывая законную ненависть последних. "...Я не видел человека более гнусного. Его бегающие по сторонам маленькие серые глаза, такие же, как у Милюкова, с выражением чего-то хищнического, его мане- ра держать себя, когда, в увлечении своим рассказом, он принимал театральные позы, его безмерно наглый вид и развязность - все это производило до крайности гадливое впечатление, передать которого я не в силах..." - оставил нам нелицеприятный портрет Кирпичникова известный мемуарист князь Николай Жевахов, исполнявший должность товарища (заместителя) Обер-прокурора Святейшего Синода.

Но в народе Тимофей Кирпичников оставался почти былинным героем. Во время "апрельского кризиса", когда большевики во главе с Лениным впервые попытались покуситься на абсолютное владение страной, "первый солдат революции" снова вывел на улицы солдат. И помог Временному правительству - тоже временно - парализовать претендентов на власть.

Очень скоро это скажется роковым образом на судьбе Кирпичникова.

Александр Павлович Кутепов.

Счет генерала Кутепова

Октябрьский переворот он встретит на службе у Временного правительства. В момент наступления генерала Краснова на Петроград Кирпичников попытается снова организовать солдатский бунт - уже против большевиков. Но на этот раз потерпит полный провал: поднять удалось лишь мальчишек из юнкерских училищ. Их сопротивление будет жестоко подавлено, а Тимофей Кирпичников бежит на Дон...

То, что герой буржуазной революции был далеким от мудрости человеком, доказывает развязка его короткой революционной карьеры. Кирпичников планировал влиться в ряды формировавшейся Белой армии. Ему, вероятно, и в голову не приходило, что первый боец революции является для контрреволюции первым врагом...

Попав в расположение частей генерала А.П. Кутепова, самонадеянный "солдат революции номер один" стал настаивать на личной встрече с командиром. Кутепов и рассказал, уже в эмиграции, об этой странной встрече. Его слова записал генерал Е.И. Достовалов. Фамилия Кирпичникова в рассказе не фигурирует, но нет сомнений, о ком идет речь.

"Вспоминаю характерный для настроения восставшего офицерства рассказ генерала Кутепова из первых времен существования Добровольческой армии, который он любил повторять и который неизменно вызывал общее сочувствие слушающих.

Однажды, - рассказывал Кутепов, - ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками "за свободу народа", которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что он делал, офицер рассказал мне, что был одним из первых "борцов за свободу народа" и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я и, когда наряд пришел, приказал немедленно расстрелять этого "борца за свободу".

Кирпичникова увели за железнодорожную насыпь. Забрали и уничтожили все документы и газетные вырезки, которыми он имел обыкновение подтверждать свои заслуги перед революцией. Тело оставили в придорожной канаве.

Откуда было знать "первому солдату революции", выводившему на улицу Волынский полк 27 февраля 1917 года, что в тот же день и на тех же улицах генерал Кутепов защищал со своим воинством интересы "отжившего класса". И что 2 марта российский государь отрекся от престола, записав в дневнике: "Кругом измена и трусость, и обман!"

Конечно, государь имел в виду таких, как Кирпичников, чье героическое лицо победно смотрело на генерала Кутепова со всех петроградских витрин...

Юнкера в Петрограде. 1917 год.

ЗГЛЯД ПОЭТА

В этот день

В этот день встревоженный сановник
К телефону часто подходил,
В этот день испуганно, неровно
Телефон к сановнику звонил.

В этот день, в его мятежном шуме,
Было много гнева и тоски,
В этот день маршировали к Думе
Первые восставшие полки.

В этот день машины броневые
Поползли по улицам пустым,
В этот день... одни городовые
С чердаков вступились за режим.

В этот день страна себя ломала,
Не взглянув на то, что впереди,
В этот день царица прижимала
Руки к холодеющей груди.

В этот день в посольствах шифровали
Первой сводки беглые кроки,
В этот день отменно ликовали
Явные и тайные враги.

В этот день... Довольно, Бога ради!
Знаем, знаем, - надломилась ось:
В этот день в отпавшем Петрограде
Мощного героя не нашлось.

Этот день возник, кроваво вспенен,
Этим днем начался русский гон -
В этот день садился где-то Ленин
В свой запломбированный вагон.

Вопрошает совесть, как священник,
Обличает Мученика тень...
Неужели, Боже, нет прощенья
Нам за этот сумасшедший день?!

Арсений Несмелов